Как стать авторитетом для ребенка: ответы от лучших психологов

Хотелось бы мне поддаться соблазну и начать им все разрешать. «Ты слишком устал, чтобы садиться за уроки? Не волнуйся, я поговорю с учительницей». «Ты хочешь только второе? Хорошо, уберу суп в холодильник». «Стесняешься здороваться с соседкой? Ну ладно, в другой раз».

Наверное, очень скоро меня обвинили бы в том, что я пустила все на самотек и разбаловала детей. А я стала бы размахивать книжкой Дональда Винникотта и оправдываться тем, что «нахожусь в особом состоянии, которое очень напоминает болезнь, но при этом совершенно нормально».

О, как я благодарна этому человеку, который понял, что сразу после рождения ребенка мать сходит с ума (что вполне естественно) и начинает отождествлять себя со своим малышом: «это позволяет ей смотреть на все его глазами и отвечать на все его потребности с точностью, которую не освоит ни один автомат — и которой невозможно обучиться».

И все было бы хорошо, если бы безумие первых дней не давало столь отдаленных осложнений. Уже сегодня, когда давно минуло то полное опасений и неуверенности время, оно заявляет о себе приступами чувства вины при виде упрека в детских глазах…

Да я же всего лишь хотела пойти в гости! Но нет: я начинаю казаться себе предательницей, которая ставит свои интересы выше интересов детей, отменяю встречу, перестаю им вообще что-либо запрещать, чем невольно укрепляю их в ощущении того самого детского всемогущества, которое Винникотт называл логическим следствием нашего детопочитания.

Если собрался кого-то воспитывать, проблема в том, что нельзя давать слабину. Но каждый способен лишь на то, на что способен. Мама моя, к примеру, всегда говорила: если дети резвятся, значит, с ними все в порядке. А я могу только признаться, что срываюсь на них гораздо чаще, чем муж.

Но ведь меня легко понять! Только представьте себе эту чудную картину: еще секунду назад они умильно целовали меня (любимую мамочку) перед сном, а оказавшись в детской, мигом превратились в монстров. Один скачет внизу двухэтажной кровати, второй свисает с верхнего этажа и колотит нижнего машинкой, а третий хохочет и швыряется подушками. Весь дом сотрясается от воплей и визга…

Итак, добившись тишины, я, раздираемая между желанием любить и необходимостью воспитывать, падаю в кресло и открываю книгу Юлии Гиппенрейтер «Общаться с ребенком. Как?» . Читаю: «Правила, то есть ограничения, требования и запреты, обязательно должны быть в жизни каждого ребенка.

Детям не только нужен порядок и правила поведения, они хотят и ждут их. Это делает их жизнь понятной и предсказуемой, создает чувство безопасности». А вот и специально для меня: «Это особенно полезно помнить тем родителям, которые стремятся как можно меньше огорчать детей и избегать конфликтов с ними. В результате они начинают идти на поводу у собственного ребенка».

Быть последовательной, уверенной, разумной в своих родительских решениях… Впрочем, мне есть что возразить: поскольку я провожу с ними слишком много времени, мне трудно быть одновременно и тем, кто дает, и тем, кто отказывает.

В этом меня поддерживает семейный психотерапевт Инна Хамитова: «Ребенку действительно необходимо и то и другое: любовь и принятие, с одной стороны, организующее начало — с другой. Если детей, к примеру, воспитывает одна мать, ей приходится брать на себя обе эти задачи».

С точки зрения психоанализа, на отца возлагается еще более тонкая миссия: не позволить матери слиться с детьми в единое целое. Не запретить им быть вместе и любить друг друга, а укрепить их в мысли, что ребенок — это не продолжение матери, но отдельное, полноценное существо, которое должно вырасти и однажды — уйти.

Когда родился Илья (потом у нас появился еще Кирилл), я действительно думала, что никогда не повышу на него голос. Все было идеально до тех пор, пока в полтора года Илья не начал лупить меня по щекам — в буквальном смысле слова. Он веселился, а я плакала.

Так продолжалось ровно до тех пор, пока это безобразие не увидел мой муж. У него уже был сын (Ваня — от первого брака), и он спокойно применил «законную власть»: делал замечания, а иногда — о ужас! — отправлял мою крошку в угол. Тогда мне было проще обвинить его в жестокости, чем набраться духа и установить в отношениях с сыном границы дозволенного.

Хорошо, что к моменту, когда младшему, Кириллу, исполнилось полтора года, у меня уже накопился некоторый опыт. Воспитание, на мой взгляд, по-настоящему начинается именно в это время. До того приходится заниматься в основном здоровьем детей и стараться, чтобы их ритм жизни постепенно перестал подчинять себе все остальное.

Жизнь действительно усложняется, когда они начинают ходить (и бегать), а потом и говорить, — чего стоят эти их вечные «почему», «не хочу» и «не буду». «Как только ребенок начинает активно передвигаться, мы всерьез задумываемся о его безопасности, — комментирует Инна Хамитова. — Убираем все хрупкое, закрываем розетки, блокируем ящики… А это и есть первые ограничения.

Потом мы начинаем сажать его на горшок — приучаем к культурным нормам. И чем старше ребенок, тем больше становится границ и рамок. В сущности, все они делятся на две группы: не делать того, что опасно для тебя, и не делать того, что вредно для других. Все остальное можно, и тут лучше его не ограничивать, иначе мы тормозим его познавательную деятельность».

Да, это так — наша свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека. Я потратила много времени, объясняя Кириллу, что нельзя делать все, что хочется (к примеру, бить совком другого малыша в песочнице, отбирать игрушки, выбегать на дорогу), и стараясь научить его заменять животные формы поведения (биться головой об землю, швырять игрушки…) человеческими.

Проблема в том, что Кирилл — мой младшенький, и вряд ли я решусь родить еще одного… Так что я беру его на ручки, даже когда надо пройти двадцать метров, поддаюсь, если он хнычет и выпрашивает игрушку… Единственное, на что я уже точно способна, так это быть вежливой и доброжелательной, когда на чем-то настаиваю (а делать это надо обязательно).

Я не просто прошу «сказать словами», а прошу произнести «пожалуйста» («паа-лу-ста») и «спасибо» («сии-бо»). Я забочусь о том, чтобы у нас были хорошие, спокойные отношения; я хочу, чтобы он учитывал потребности и эмоции другого; я стараюсь, чтобы, глядя на меня, он учился уступать, считаться с другими и уважать правила.

А когда ему бывает трудно сделать то, что он должен — к примеру, собрать наши игрушки в песочнице перед тем, как отправиться домой, — мы делаем это вместе.

Но вернемся к Илье — моему первенцу (второму по старшинству в нашей семье). Когда он только родился, я искренне сочувствовала своим соседкам по роддому: им же не достался такой чудесный ребенок! И именно с ним я наломала больше всего дров: восхищаясь его гениальностью, я считала, что не должна препятствовать ей какими-то абсурдными правилами («Хочешь носить футболку наизнанку? Какой творческий подход!»).

Потом я стала чувствовать себя виноватой за то, что наградила его младшим братцем. И позволяла ему вести себя как маленький… Гордиться тут совершенно нечем, но это так: я нервничала и не знала, за что хвататься.

Сейчас Илье шесть лет, он умеет читать и писать. Увлекается насекомыми и растениями. Вопрос, который больше всего волнует меня сейчас, — как совместить желание обучить его всему на свете и его реальные склонности? Состоит воспитание в том, чтобы принуждать или мотивировать?

«Вечный вопрос — что лучше: вседозволенность — чтобы ребенок рос творческим, свободным, но не знающим границ, или жесткие рамки и правила, — рассказывает Инна Хамитова. — Плохо и то, и то. И мы, родители, вынуждены идти по тонкому мостику, который отделяет одно от другого.

Воспитание всегда связано с принуждением. Потому что мы все равно заставляем детей делать то, чего им не хочется. Хотя, конечно, приятнее жить по принципу удовольствия. Но это называется избалованностью».

Ване, моему пасынку, сейчас десять. Когда мы с ним познакомились, он был совсем маленький, и именно с ним я прошла боевое крещение. Он многому меня научил, как раз потому, что не я его выносила и родила. Именно это позволило мне узнать, какой может быть моя родительская роль в чистом виде, без вредной примеси материнского опьянения.

Но впереди меня ждет новое испытание, когда семью накроет буря подросткового возраста. «Родители и дети равноценны, но не равноправны: у нас больше прав и больше обязанностей перед ними, чем у них перед нами, — объясняет Инна Хамитова. — Однако отношения меняются со временем: чем ближе пубертат, тем более равноправными они должны становиться.

Ведь предполагается, что, когда ребенку исполнится 18–20 лет, мы превратимся в друзей, в двух дорогих друг другу взрослых. Поэтому, по мере его взросления, нам надо становиться другими родителями». Значит, для начала мне предстоит найти в себе смелость измениться и быть готовой к тому, чтобы выдержать все, что преподнесут мне взрослеющие дети.

Не оставить их на растерзание их же собственной растерянности. Просто быть рядом. Наша задача не в том, чтобы защитить их от жизни, а в том, чтобы вывести в этот мир. И решиться их там оставить.

Анна Меркурьева для psychologies.ru

Смотри видео о том, как быть для своего ребенка авторитетом:

Больше интересных материалов читай на Clutch!